Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ] - Эрик Сигал

Большинство студентов сумели-таки пережить первый год обучения.

Однако процесс овладения медицинской профессией замечательно иллюстрирует дарвиновскую теорию естественного отбора. Выживание самых приспособленных здесь можно наблюдать, так сказать, в чистом виде. Не самых умных, о нет! А способных лучше других выдерживать нечеловеческие нагрузки, причем не только на мозг, но и на психику.

Эта суровая истина открылась будущим докторам, когда произошло первое самоубийство.

Все обратили внимание, что декан Холмс применил к этой трагедии эпитет «первая», давая понять, что вполне могут последовать и другие.

Сессия была на носу. Не успеешь и глазом моргнуть — чего они себе тоже позволить не могли в мучительные бессонные ночи, — как придется держать ответ по полной программе.

Барни благодаря его способности заводить друзей еще повезло. Ланс одолжил ему микроскоп с полным комплектом слайдов, так что он мог услаждать взор своих покрасневших глаз видом раковых клеток. Срезы карциномы в бифокальных линзах переливались, подобно ярко-розовым гобеленам с божественным узором.

В области бактериологии у него был другой помощник — Сет Лазарус, который не только уверенно владел материалом, но и имел явные педагогические способности.

Единственной проблемой был его тихий голос, так что приходилось садиться к нему вплотную, иначе даже в крохотных кельях их общаги ничего не было слышно. Сет конспектировал лекции, а все остальные конспектировали Сета. Временами казалось, что однокашники скоро причислят его к лику святых, несмотря на единственную странность: ровно в девять часов Сет шел спать, и тут он, как Гораций Коклес на мосту, был абсолютно непоколебим. У него невозможно было выторговать даже лишние пятнадцать минут.

— Ради бога, Лазарус, — как-то взмолился отчаявшийся однокашник, — ты уже давно не ребенок! Мамочка не оставит тебя без сладкого, если ты в девять часов не ляжешь в кроватку! Неужели так страшно хотя бы раз в жизни лечь на час позже?

Все мольбы были тщетны, хотя Сет искренне извинялся.

— Мне очень жаль, — говорил он своим обычным тонким шепотком, — но я считаю крайне важным для всех нас не нарушать свой биоритм. А про себя я знаю, что лучше всего мне работается рано утром, поэтому я встаю в пять. Зато утомленный мозг — это как севшая батарейка. Так что, ребята, прошу меня извинить, мне пора на подзарядку. Спокойной ночи.

Что касается Барни, то перед ночной зубрежкой он решил совершить пробежку. Стоял тихий весенний вечер, в воздухе уже пахло приближающимся летом.

Минут через пять Барни почувствовал, что он не один. Чья-то тень выскользнула из-за мраморных колонн корпуса «А».

Фигура стремительно приближалась. Уже на следующем круге второй бегун задышал ему в затылок.

— Привет, Барни, — раздался шепот.

Он обернулся и узнал Грету Андерсен.

— Бог мой, Грета! — пыхтя, отозвался он. — Что ты здесь делаешь посреди ночи?

— Да, кажется, то же, что и ты. Я предполагала, что нагрузки будут приличные, но чтобы такие… Похоже, ребята уже все на пределе.

— Многие просто не понимают, что отсюда никогда никого не отсеивают, — возразил Барни.

— Я, кажется, стану исключением, — внезапно дрогнувшим голосом сказала Грета. — Я весь год только и делаю, что пытаюсь удержаться на плаву, но, по-моему, в конечном итоге не потяну.